Хотя эмпатия может привести к огромному благу, она также иногда бывает узкой, предвзятой и, как бы странно это ни звучало, бесчувственной, как утверждает профессор психологии Пол Бум.
Делает ли эмпатия мир лучше? Похоже, что да. В конце концов, эмпатия побуждает людей относиться к чужим страданиям так, как если бы они были их собственными, что затем мотивирует на совершение действий, направленных на избавление от этих страданий. Я вижу запуганного подростка и, возможно, поначалу испытываю искушение присоединиться к его мучителям из-за склонности к садизму, по причине скуки или из желания доминировать или быть популярным, но потом во мне просыпается эмпатия — я чувствую его боль, я ощущаю, каково это — быть жертвой издевательств — поэтому я не пытаюсь заставить его страдать ещё больше. Возможно, я даже встану на его защиту. Эмпатия — как прожектор, направляющий внимание и помощи туда, где это необходимо.
Однако прожекторы имеют узкую направленность, и это одна из проблем эмпатии. Она плохо работает в мире, где много нуждающихся людей и где последствия чьих-либо действий являются диффузными, часто отложенными и сложными для расчётов, в мире, где действие, которое помогает одному человеку здесь и сейчас, может привести к большим страданиям в будущем.
Кроме того, прожекторы освещают только то, на что они направлены, поэтому эмпатия отражает наши предубеждения. Хотя мы можем на уровне интеллекта считать, что страдания нашего соседа так же ужасны, как и страдания того, кто живёт в другой стране, гораздо легче сопереживать тем, кто близок нам, тем, кто похож на нас, тем, кого мы рассматриваем как более привлекательных, уязвимых и менее пугающих. На уровне интеллекта белый американец может верить, что темнокожий человек такой же ценный, как и белокожий человек, однако ему, как правило, легче будет сопереживать бедственному положению последнего, нежели первого. В этом плане эмпатия искажает наши моральные суждения почти так же, как это делают предрассудки.
Эмпатия также ограничена тем, что она фокусируется на конкретных людях. Прожекторный характер эмпатии делает её недальновидной: она не резонирует должным образом с последствиями наших действий для групп людей и является нечувствительной к статистическим данным и оценке затрат и пользы. Чтобы увидеть эти недостатки, рассмотрим следующий пример: убийство двадцати детей и шести взрослых в начальной школе Сэнди-Хук в Ньютауне (штат Коннектикут, США) 2012 года. Почему это вызвало такую мощную реакцию? Это был один из массовых расстрелов, которые за последние тридцать лет привели к сотням смертей в США. Это ужасно, но число жертв массовых расстрелов составляет около одной десятой от одного процента убийств в Америке (событие незначительной важности с точки зрения статистики). (То есть, если бы вы могли взмахнуть волшебной палочкой и навсегда прекратить массовые расстрелы, никто этого даже не заметил бы.)
На самом деле в год массового убийства в Сэнди-Хук в одном только Чикаго было убито больше школьников, чем в Ньютауне, и всё же я никогда не думал о тех убитых детях из Чикаго, пока не взглянул на статистику. И я вряд ли снова вспомню о них, несмотря на то, что мой разум часто возвращается к Ньютауну. Почему? Отчасти потому, что событие в Сюнди-Хук было единичным. Убийства в Чикаго – это, скорее, устойчивый фоновый шум. Мы устроены таким образом, что новые и необычные события постоянно привлекают наше внимание и запускают эмоциональные реакции. Также это в значительной степени связано с тем, что таким людям, как я, белокожий профессор и отец из Коннектикута, легче сопереживать детям, учителям и родителям из Ньютауна. Они так похожи на тех, кого я знаю и люблю.
То, что люди сделали в ответ на убийство в Ньютауне, также отражает ограниченность эмпатии. В городе появилось столько благотворительности, что это стало дополнительным бременем. Пришлось нанять сотни волонтёров, чтобы хранить игрушки и подарки, которые непрерывным потоком доставлялись в город, несмотря на все просьбы чиновников и жителей Ньютауна прекратить это. Огромный склад был забит игрушками, которым горожане не могли найти применение; миллионы долларов хлынули в это относительно богатое сообщество. Разыгралась мрачная комедия: люди из бедных общин отправляли деньги более богатым людям, руководствуясь эмпатией.
Эмпатия не виновата в такого рода иррациональной и непропорциональной реакции. Настоящая проблема заключается в том, что у нас недостаточно сочувствия по отношению к другим людям. Мы должны сопереживать детям и семьям как Ньютауна, так и Чикаго. Мы должны сопереживать миллиардам других людей по всему миру, в Бангладеш, Пхеньяне и Судане. Мы должны сопереживать пожилым людям, которые не получают достаточного количества пищи, жертвам религиозных преследований, бедным без надлежащего медицинского обслуживания, богатым, которые страдают от экзистенциальной тоски, жертвам сексуального насилия,тем, кого несправедливо обвиняют в сексуальном насилии... Но мы не можем.
На интеллектуальном уровне мы можем ценить жизни всех этих людей; мы можем придавать им вес, когда принимаем решение. Однако мы не можем сопереживать им всем. Действительно, нельзя сопереживать более чем одному или двум людям одновременно. Попробуйте сделать это. Подумайте о вашем знакомом, который переживает трудные времена, и попытайтесь почувствовать то, что чувствует он. Ощутите его боль. Теперь сделайте то же самое, представив другого человека, который также испытывает трудности. Можете ли вы сопереживать двумя людям одновременно? Если да, это хорошо. Поздравляю вас. Теперь добавьте ещё одного человека. Потом десять. А затем 100, 1000, 1000000.
Если Бог существует, то Он, возможно, способен одновременно чувствовать боль и удовольствие каждого живого существа. Но для нас, смертных, эмпатия – это прожектор. Это прожектор, который обладает узким фокусом и ярко светит на тех, кого мы любим, и становится тусклым для тех, кто отличается от нас или пугает.
Было бы достаточно плохо, если бы эмпатия просто молчала при столкновении с проблемами, связанными с большими числами, но на самом деле всё гораздо хуже. Она может склонить нас к выбору одного из множества. Эта извращённая моральная математика является частью причины, почему правительства и отдельные лица больше заботятся о маленькой девочке, застрявшей в колодце, чем о событиях, которые затрагивают миллионы или миллиарды людей. Именно поэтому возмущение страданиями нескольких людей может привести к таким действиям, как война, которые имеют ужасные последствия для многих других.
Эмпатия в особенности невосприимчива к последствиям, которые применяются статистически, а не по отношению к конкретным людям. Представьте, что вы узнали, что испорченная вакцина заставила Ребекку Смит, очаровательную восьмилетнюю девочку, серьёзно заболеть. Если вы увидите её страдания и выслушаете то, что говорят она и её семья, эмпатия охватит вас, и вы захотите действовать. Но предположим, что остановка программы вакцинации приведёт, скажем, к гибели десятка случайных детей. Здесь ваша эмпатия замолчит — как вы можете сопереживать статистической абстракции?
Рассмотрим историю Вилли Хортона. В 1987 году Хортон, осуждённый за убийство, был освобождён из Северо-восточного исправительного центра в Массачусетсе по увольнительной и изнасиловал женщину после нападения на её жениха. Программа увольнительных стала рассматриваться как позорная ошибка со стороны губернатора Майкла Дукакиса и была использована против него его оппонентами, когда он решил баллотироваться на пост президента.
Тем не менее, программа, возможно, снизила вероятность таких инцидентов. В докладе того времени было сказано, что уровень рецидивизма в Массачусетсе снизился в течение 15 лет после введения программы и что осуждённые, которых отпускали в увольнительные с меньшей вероятностью совершали повторно преступления. В целом мир был лучше — меньше убийств и меньше изнасилований — когда программа действовала. Но мы сочувствуем жертвам действий Хортона, в то время как наше сочувствие молчит, когда речь идёт о людях, которые были изнасилованы или убиты не в результате программы.
Проблемы в данном случае выходят за рамки политики — я бы сказал, что то, что действительно имеет значение для доброты в наших повседневных взаимодействиях — это не эмпатия, а такие способности, как самоконтроль, интеллект и более диффузное сострадание. В действительности те, кто высоко ценит сочувствие, могут быть слишком поглощены страданиями других людей. Если вы поглощены страданиями других людей, то вы менее способны помочь им в долгосрочной перспективе, поскольку достижение долгосрочных целей часто требует причинения краткосрочной боли. Любой хороший родитель, к примеру, часто вынужден заставлять своего ребёнка что-то делать или не делать, ввиду чего тот чувствует себя несчастным: делай домашнее задание, ешь овощи, ложись спать рано, сиди спокойно, пока тебе делают прививку, терпи, пока ты у стоматолога. Это делается ради блага детей, но, опять же, эмпатия может стать препятствием в таком случае.
Боюсь, у вас сложилось впечатление, будто я против эмпатии. Да, но только в моральной сфере. Но я не отрицаю, что иногда оно может привести к хорошим результатам. Оно может мотивировать людей на доброту, что делает мир лучше. Проблема эмпатии состоит в том, что её отрицательные стороны перевешивают положительные. Есть гораздо более приемлемые альтернативы.
По статье Пола Блума
0 коммент.:
Отправить комментарий